Глава 3. Скатертью дорога.
читать дальшеОтчаяние. Именно так называлось чувство, испытываемое Глашей каждый раз при взгляде на себя в зеркало. Изуродованные руки, ноги и туловище можно было спрятать под одеждой, но глубокий шрам на лице, тянущийся от подбородка почти до виска, скрыть было невозможно. До того, как сняли швы, он выглядел даже уродливее, хотя сейчас Глаше казалось, что уродливее быть просто не может.
Не добавлял красоты и оставленный отцом синяк. Глаша плохо помнила, что именно орали ей родители, едва она пришла в себя, но уловить суть было нетрудно: как она посмела оставить их сына одного, а если уж оставила, ей следовало бы спасти его и сдохнуть. Тогда, находясь в наполовину бессознательном состоянии Глаша даже не расстроилась и не рассердилась — чего-то подобного она и ожидала. А всё оставшееся до выписки время она больше переживала о своей изуродованной внешности, чем о родительском гневе.
И напрасно.
Домой её даже не пустили.
— Ты убила нашего сына, — заявил отец и уже собирался захлопнуть перед ней дверь, но Глаша сунула в щель ногу, не давая ему её закрыть.
— Убила? Я вывела его погулять только потому, что в противном случае вы бы сами сделали мне втык, что я не послушала его капризов! И что я должна была сделать?
— Спасти его, пусть даже тебе пришлось бы умереть!
Не то чтобы сказанное Глашу сильно удивило, тем паче что в больнице она слышала примерно то же самое, но только теперь Глаша почувствовала приступ ярости. Какого она должна была подохнуть из-за глупости младшего братца? К тому же, спасти его бы не вышло, что бы она ни сделала. Но объяснить это отцу было невозможно, как невозможно было объяснить пару лет назад, когда Федька, вопреки протестам Глаши, полез на крышу их деревенского дома и свалился оттуда, переломав себе ноги. Сначала Глаша получила нагоняй за то, что препятствовала его «игре», а потом — за то, что не легла на земле ковриком для страховки. В такие моменты Глаша ненадолго забывала о том, что тоже любила брата.
— Тогда дайте хоть вещи собрать!
— В нашем доме у тебя никаких вещей нет, — и дверь захлопнулась.
Глаша какое-то время поломилась в дверь, посидела пару минут и ушла.
***
Паника накрыла её на улице. В тепле больницы Глаше приходилось переживать только о собственном уродстве, но теперь, оказавшись на холоде без вещей и без денег, девушка с совершенной отчетливостью осознала, что её прежняя жизнь закончилась, а новая может даже не начаться — ни одно движение не давалось ей без боли.
Ещё гаже было ощущение, что тогда, в больнице, умерла какая-то часть её души, которая и делала её собой. Глаша не знала, что это за часть и почему она так важна, но чувство потери и пустота где-то там, где «это» находилось, становились всё сильнее, сдавливая горло. Хотелось закричать.
Это она и сделала. Прохожие уставились на неё в недоумении, но Глаше было все равно: мерзкое чувство отступило, и — самое главное — у неё появились мысли по поводу того, что ей делать дальше.
Как и у большинства общительных, жизнерадостных людей, у Глаши было много друзей, и ещё больше хороших знакомых, с которыми она делила свои увлечения, настроение, мысли и страхи. Верная внушаемому с самых ранних лет завету о важности друзей и дружбы в трудные моменты жизни, Глаша в лучшее время заготовила их с большим запасом. А теперь настало время этим воспользоваться.
Внезапно будущее перестало казаться столь туманным, а в голове появился чёткий и конкретный план: остановиться на время у друзей и устроиться на подработку, чтобы была возможность снять квартиру с кем-то.
Делов-то.
***
Лицо Кати, открывшей ей дверь, надо было видеть. Глаша, конечно, догадывалась, что выглядит так себе, но…
— Что, всё настолько плохо?
— Нет, — как настоящая подруга, ответила Катька, — не так уж.
Несмотря на очевидность этой лжи, Глаша почувствовала себя гораздо лучше.
— Я слышала, что твои родители здорово психанули, — сказала Катя, закрывая дверь. — И я жду подробностей.
Любопытством и бестактностью Катька порой напоминала Глаше её бабушку. К счастью, заботливость бабушек ей тоже была присуща. Уже через пять минут на столе перед Глашей появилась чашка чая и мешок печенья, и она приступила к трапезе, вкратце рассказав Катьке о произошедшем. Та слушала её, постукивая ложкой о край своей чашки.
— А я думала, байки это всё, — задумчиво сказала она. - Ну, про гулей. В новостях о них говорят реже, чем про серийных убийц.
Глаша о гулях раньше не думала вовсе. Вероятность попасть под машину была больше в пару тысяч раз, но ей и в голову не приходило все время рассуждать о способах этого избежать. К тому же, как и большинство молодых людей, она считала смерть чем-то очень далеким, чем-то, что едва ли когда-нибудь затронет её саму. Думать о ней Глаша не любила.
— Можно я у тебя останусь? — спросила девушка. — На время, — быстро добавила она, заметив тень сомнения на лице подруги.
— Конечно, но…Ты же знаешь, со мной живет парень…
— Посмотри ещё раз на мою рожу — ты можешь не переживать за своего парня, даже если я буду спать на одной кровати с вами.
Катя смущенно опустила глаза в чашку.
— Извини, я не это имела в виду…
«Лгунья, мы обе знаем, что ты имела в виду именно это». Впрочем, это было неважно. Главное, что разрешение на погостить было у Глаши в кармане.
— А что ты будешь теперь делать? — спросила подруга.
— То же, что и обычно: ходить в универ, гулять, снова найду подработку. А в качестве нового хобби — поищу ту девицу, которая меня покалечила.
Катя собралась было что-то сказать, но передумала и вместо этого надкусила печенье.